Всеволод Рождественский — Лермонтов

Не в силах бабушка помочь,
Царь недоволен, власти правы.
И едет он в метель и ночь
За петербургские заставы.

Еще стучит ему в виски
Гусарский пунш. Шальной мазуркой
Мелькают версты, ямщики
И степь, разостланная буркой…

«Поручик, это вам не бал.
Извольте в цепь с четвертой ротой!» —
И поперхнулся генерал
Глотком наливки и остротой.

От блюдца с косточками слив,
От карт в чаду мутно-зеленом
Он встал, презрительно-учтив,
И застегнул сюртук с поклоном.

Покуда злоба весела
И кружит голову похмелье,
Скорей винтовку из чехла —
Ударить в гулкое ущелье!

Поет свинец. В горах туман.
Но карту бить вошло в привычку,
Как поутру под барабан
Вставать в ряды на перекличку.

Душа, как олово, мутна,
Из Петербурга — ни полслова,
И Варенька Лопухина
Выходит замуж за другого.

Кто знал «погибельный Кавказ»
(А эта песня не для труса!),
Тот не отводит жадных глаз
Со льдов двугорбого Эльбруса.

Как колокольчик под дугой,
И день и ночь в тоске тревожной,
Он только путник почтовой
По офицерской подорожной.

Но дышит жар заветных строк
Все той же волей неуклонной,
И каждый стих его — клинок,
Огнем свободы закаленный.

И не во вражеский завал,
Не в горцев нищие селенья,—
Он стих как пулю бы вогнал
В тех, кто на страже угнетенья!

И не простит он ничего
Холопам власти, черни светской,
За то, что вольный стих его
Отравлен воздухом мертвецкой.

Нет! Будет мстить он, в палачей
Страны своей перчатку кинув,
Пока не поднял — и скорей!—
Стволов какой-нибудь Мартынов.