Меню

Владимир Раевский — Певец в темнице

				
О, мира черного жилец!

Сочти все прошлые минуты;

Быть может, близок твой конец

И перелом судьбины лютой!


Ты знал ли радость — светлый мир,

Души награду непорочной?

Что составляло твой кумир —

Добро иль гул хвалы непрочной?


Читал ли девы молодой

Любовь во взорах сквозь ресницы?

В усталом сне ее с тобой

Встречал ли яркий луч денницы?


Ты знал ли дружества привет?

Всегда с наружностью холодной

Давал ли друг тебе совет

Стремиться к цели благородной?


Дарил ли щедрою рукой

Ты бедных золотом и пищей?

Почтил ли век под сединой

И посещал ли бед жилища?


Одним исполненный добром

И слыша стон простонародный,

Сей ропот робкий под ярмом,

Алкал ли мести благородной?


Сочти часы, вступя в сей свет,

Поверь протекший путь над бездной,

Измерь ее — и дай ответ

Потомству с твердостью железной.


Мой век, как тусклый метеор,

Сверкнул в полуночи незримый,

И первый вопль как приговор

Мне был судьбы непримиримой.


Я неги не любил душой,

Не знал любви, как страсти нежной,

Не знал друзей, и разум мой

Встревожен мыслию мятежной.


Забавы детства презирал,

И я летел к известной цели,

Мечты мечтами истреблял,

Не зная мира и веселий.


Под тучей черной, грозовой,

Под бурным вихрем истребленья,

Средь черни грубой, боевой,

Средь буйных капищ развращенья


Пожал я жизни первый плод,

И там с каким-то черным чувством

Привык смотреть на смертный род,

Обезображенный искусством.


Как истукан, немой народ

Под игом дремлет в тайном страхе:

Над ним бичей кровавый род

И мысль и взор казнит на плахе,


И вера, щит царей стальной,

Узда для черни суеверной,

Перед помазанной главой

Смиряет разум дерзновенный.


К моей отчизне устремил

Я, общим злом пресытясь, взоры,

С предчувством мрачным вопросил

Сибирь, подземные затворы;


И книгу Клии[1] открывал,

Дыша к земле родной любовью;

Но хладный пот меня объял —

Листы залиты были кровью!


Я бросил свой смиренный взор

С печалью на кровавы строки,

Там был подписан приговор

Судьбою гибельной, жестокой:


«Во прах и Новгород и Псков,

Конец их гордости народной.

Они дышали шесть веков

Во славе жизнию свободной».


Погибли Новгород и Псков!

Во прахе пышные жилища!

И трупы добрых их сынов

Зверей голодных стали пища.


Но там бессмертных имена

Златыми буквами сияли;

Богоподобная жена —

Борецкая[2], Вадим[3], вы пали!


С тех пор исчез как тень народ,

И глас его не раздавался

Пред вестью бранных непогод.

На площади он не сбирался


Сменять вельмож, смирять князей,

Слагать неправые налоги,

Внимать послам, встречать гостей,

Стыдить, наказывать пороки,


Войну и мир определять.

Он пал на край своей могилы,

Но, рано ль, поздно ли, опять

Восстанет он с ударом силы!

_____________

Примечания:

1. Книга Клии — история (Клио — муза истории).

2. Борецкая — Марфа Посадница, руководившая борьбой Новгорода с московским царем Иваном III.

3. Вадим — по летописной легенде — вождь восстания новгородцев против Рюрика.