Меню

Самуил Маршак — Быль-небылица

				
Разговор в парадном подъезде


Шли пионеры вчетвером

В одно из воскресений,

Как вдруг вдали ударил гром

И хлынул дождь весенний.


От градин, падавших с небес,

От молнии и грома

Ушли ребята под навес —

В подъезд чужого дома.


Они сидели у дверей

В прохладе и смотрели,

Как два потока все быстрей

Бежали по панели.


Как забурлила в желобах

Вода, сбегая с крыши,

Как потемнели на столбах

Вчерашние афиши…


Вошли в подъезд два маляра,

Встряхнувшись, точно утки,—

Как будто кто-то из ведра

Их окатил для шутки.


Вошел старик, очки протёр,

Запасся папиросой

И начал долгий разговор

С короткого вопроса:


— Вы, верно, жители Москвы?

— Да, здешние — с Арбата.


— Ну, так не скажете ли вы,

Чей этот дом, ребята?


— Чей это дом? Который дом?

— А тот, где надпись «Гастроном»

И на стене газета.


— Ничей,— ответил пионер.

Другой сказал: — СССР.

А третий: — Моссовета.


Старик подумал, покурил

И не спеша заговорил:


— Была владелицей его

До вашего рожденья

Аделаида Хитрово.—

Спросили мальчики: — Чего?

Что это значит «Хитрово»?

Какое учрежденье?


— Не учрежденье, а лицо!—

Сказал невозмутимо

Старик и выпустил кольцо

Махорочного дыма.—


Дочь камергера Хитрово

Была хозяйкой дома,

Его не знал я самого,

А дочка мне знакома.


К подъезду не пускали нас,

Но, озорные дети,

С домовладелицей не раз

Катались мы в карете.


Не на подушках рядом с ней,

А сзади — на запятках.

Гонял оттуда нас лакей

В цилиндре и в перчатках.


— Что значит, дедушка, «лакей»?

Спросил один из малышей.


— А что такое «камергер»?—

Спросил постарше пионер.


— Лакей господским был слугой,

А камергер — вельможей,

Но тот, ребята, и другой —

Почти одно и то же.


У них различье только в том,

Что первый был в ливрее,

Второй — в мундире золотом,

При шпаге, с анненским крестом,

С Владимиром на шее.


— Зачем он, дедушка, носил,

Владимира на шее?..—

Один из мальчиков спросил,

Смущаясь и краснея.


— Не понимаешь? Вот чудак!

«Владимир» был отличья знак.

«Андрей», «Владимир», «Анна» —

Так назывались ордена

В России в эти времена…—

Сказали дети: — Странно!


— А были, дедушка, у вас

Медали с орденами?

— Нет, я гусей в то время пас

В деревне под Ромнами.


Мой дед привез меня в Москву

И здесь пристроил к мастерству.

За это не медали,

А тумаки давали!..


Тут грозный громовой удар

Сорвался с небосвода.

— Ну и гремит!— сказал маляр.

Другой сказал: — Природа!..


Казалось, вечер вдруг настал,

И стало холоднее,

И дождь сильнее захлестал,

Прохожих не жалея.


Старик подумал, покурил

И, помолчав, заговорил:


— Итак, опять же про него,

Про господина Хитрово.


Он был первейшим богачом

И дочери в наследство

Оставил свой московский дом,

Имения и средства.


— Да неужель жила она

До революции одна

В семиэтажном доме —

В авторемонтной мастерской,

И в парикмахерской мужской,

И даже в «Гастрономе»?


— Нет, наша барыня жила

Не здесь, а за границей.

Она полвека провела

В Париже или в Ницце,

А свой семиэтажный дом

Сдавать изволила внаем.


Этаж сенатор занимал,

Этаж — путейский генерал,

Два этажа — княгиня.


Еще повыше — мировой,

Полковник с матушкой-вдовой,

А у него над головой —

Фотограф в мезонине.


Для нас, людей, был черный ход,

А ход парадный — для господ.


Хоть нашу братию подчас

Людьми не признавали,

Но почему-то только нас

Людьми и называли.


Мой дед арендовал

Подвал.

Служил он у хозяев.

А в «Гастрономе» торговал

Тит Титыч Разуваев.


Он приезжал на рысаке

К семи часам — не позже,

И сам держал в одной руке

Натянутые вожжи.


Имел он знатный капитал

И дом на Маросейке.

Но сам за кассою считал

Потертые копейки.


— А чаем торговал Перлов,

Фамильным и цветочным!—

Сказал один из маляров.

Другой ответил: — Точно!


— Конфеты были Ландрина,

А спички были Лапшина,

А банею торговой

Владели Сандуновы.


Купец Багров имел затон

И рыбные заводы.

Гонял до Астрахани он

По Волге пароходы.


Он не ходил, старик Багров,

На этих пароходах,

И не ловил он осетров

В привольных волжских водах.


Его плоты сплавлял народ,

Его баржи тянул народ,

А он подсчитывал доход

От всей своей флотилии


И самый крупный пароход

Назвал своей фамилией.


На белых ведрах вдоль бортов,

На каждой их семерке,

Была фамилия «Багров» —

По букве на ведерке.


— Тут что-то дедушка, не так:

Нет буквы для седьмого!


— А вы забыли твердый знак!—

Сказал старик сурово.—


Два знака в вашем букваре.

Теперь не в моде твердый,

А был в ходу он при царе,

И у Багрова на ведре

Он красовался гордо.


Была когда-то буква «ять»…

Но это — только к слову.

Вернуться надо нам опять

К покойному Багрову.


Скончался он в холерный год,

Хоть крепкой был породы,

А дети продали завод,

Затон и пароходы…


— Да что вы, дедушка! Завод

Нельзя продать на рынке.

Завод — не кресло, не комод,

Не шляпа, не ботинки!


— Владелец волен был продать

Завод кому угодно,

И даже в карты проиграть

Он мог его свободно.


Всё продавали господа:

Дома, леса, усадьбы,

Дороги, рельсы, поезда,—

Лишь выгодно продать бы!


Принадлежал иной завод

Какой-нибудь компании:

На Каме трудится народ,

А весь доход — в Германии.


Не знали мы, рабочий люд,

Кому копили средства.

Мы знали с детства только труд

И не видали детства.


Нам в этот сад закрыт был вход.

Цвели в нем розы, лилии.

Он был усадьбою господ —

Не помню по фамилии…


Сад охраняли сторожа.

И редко — только летом —

В саду гуляла госпожа

С племянником-кадетом.


Румяный маленький кадет,

Как офицерик, был одет.

И хвастал перед нами

Мундиром с галунами.


Мне нынче вспомнился барчук,

Хорошенький кадетик,

Когда суворовец — мой внук —

Прислал мне свой портретик.


Ну, мой скромнее не в пример,

Растет не по-кадетски.

Он тоже будет офицер,

Но офицер советский.


— А может, выйдет генерал,

Коль учится примерно,—

Один из маляров сказал.

Другой сказал: — Наверно!


— А сами, дедушка, в какой

Вы обучались школе?

— В какой?

В сапожной мастерской

Сучил я дратву день-деньской

И натирал мозоли.


Я проходил свой первый класс,

Когда гусей в деревне пас.


Второй в столице я кончал,

Когда кроил я стельки

И дочь хозяйскую качал

В скрипучей колыбельке.

Потом на фабрику пошел,

А кончил забастовкой,

И уж последнюю из школ

Прошел я под винтовкой.


Так я учился при царе,

Как большинство народа,

И сдал экзамен в Октябре

Семнадцатого года!


Нет среди вас ни одного,

Кто знал во время оно

Дом камергера Хитрово

Или завод Гужона…


Да, изменился белый свет

За столько зим и столько лет!

Мы прожили недаром.

Хоть нелегко бывало нам,

Идем мы к новым временам

И не вернемся к старым!


Я не учен. Зато мой внук

Проходит полный курс наук.


Не забывает он меня

И вот что пишет деду:

«Пред лагерями на три дня

Гостить к тебе приеду.


С тобой ловить мы будем щук,

Вдвоем поедем в Химки…»


Вот он, суворовец — мой внук,—

С товарищем на снимке!


Прошибла старика слеза,

И словно каплей этой

Внезапно кончилась гроза.

И солнце хлынуло в глаза

Струей горячей света.