Меню

Новелла Матвеева — Вечный всадник

				
Так свежий островок безвредно

средь зыбей

Цветет на влажной их пустыне

Лермонтов


I


Окно опять!

И спрыгивает снова

Он прямо в сад. И смотрит, присмирев,

На повороты горного витого

Пути в горах, за купами дерев


Конь под седлом уже стоит под дубом,

Но медлит О Н, лишь — руку на седло…

Нисходит вечер, верный тайным думам

Коня и дуб в одно пятно свело.


Последний отблеск тлел за серым вязом

(Тропа в горах как выроненный бич.)

Последний луч ответствовал отказом

Прошенью снизу: высшее постичь.


Прислушиваюсь к отголоскам странным

То, что Е М У, носителю огня,

Что гению казалось несказанным,

Тем несказанней станет для меня


Пытливой мыслью вечность атакуя,

Посмотришь — разбегаются слова…

Как те минуты рассказать могу я?

Их даже О Н улавливал едва!


Но если что неведомое

Мне

Так явственно в одном и том же снится

Упорно повторяющемся сне —

Так, значит, это было.

Не сложиться

(Хотя не знаю, где и как давно),

Не быть на свете

не могло оно.


II


…Мне этот образ сердце жжет.

Но в грусти он своей — бесценен!

И свеж, и черен горизонт,

Когда Печорин иль Арбенин,

В надежде муку побороть,

Напрашиваются на беды,

Штурмуя все этапы.

Вплоть

До полной (пирровой!) победы.


Ах, в каждом сердце есть мотив:

Неисцелимая досада.

Не допустить! Но, допустив,

Уж донести до смерти надо

Ее, как верную змею

(Что не уйдет — запомнит ласку!),

И оторвать — лишь на краю!—

Ее от раны, как повязку

Чудовищную… Ибо тот,


Кто средний путь предпочитает,

Кто боль в зачатке не убьет

И воспитать не воспитает,—

Тот будет жизнь по пустякам

Пинать в ожесточенье праздном,

Слепой к ее бесценным снам,

Но не глухой к ее соблазнам.


Спроси: а удался ль ему

Побег из внутреннего ада?

Скажи: кто принял бой, тому

Неверных радостей не надо.

Он ищет заповедный скит,

Где мысль и действие едины,

Где темный дуб распространит

Свои права на полдолины,


В пути приют скитальцу даст,

Стрелу грозы обезударит,

В ночи

Рассвета первый пласт

Вершиной чуткою нашарит.

И, позабытое дотоль,

Там снова детство будет сниться,

И невоспитанная боль

Веленьям чести подчинится.


III


За воздушной оторопью радости

Волок туч — надбровными изломами…

После долгой влажной в веках тяжести —

Избавленье — с молниями-громами.


После дымки, дымки ослепления,—

Блеск разрыва — бомба узнавания.

Вдох гражданственности,

выдох музыки —

Гнева с грустию чередование.


После пылких грез, восторга, трепета —

Взгляд поднять чугунно-вопросительный,

Рассмеяться беспардонным хохотом

Над мечтой единственной, спасительной!


После иноходи

в горы опрометью

Улетает всадник

в ночи;

Гневной проповедью,

жаркой отповедью

Строчек скачущих плачут

лучи…

Шум грозовый ив да чинар

По бокам, в ущельях-котлах…

Заштрихован не дочерна,

Путь кремнистый светит

впотьмах.


А внизу, в долине ночной,

Карнавальных масок разброд.

(Иронично так

за спиной

Мокрой шевельнул бахромой

Золотых огней разворот!)


Вот копыта стали слышней,

Черный грог зевнул,

и уже,

Вея изнизу,

до ушей

Музыка слабей достает…


А туман набирает мощь,

Подымается в полный рост!

Сколько свежести

между масок и звезд

Уместила синяя

ночь!

Выше, выше вьется тропа,

Камни в росах чище, белей…

И уходит складка со лба

С тенью ветра

в верх тополей…


___________


…Царский зрак объехав по закраинам,

Слава утвердилась и усилилась.

Как звонка ты, бронзовая статуя!—

Из одних рукоплесканий вылилась!


Но чем громче гомон почитания,

Чем звончее бронза пьедестальная,

Тем уклончивей,

тем неразборчивей

Имя дольное,

фигура дальняя;

Тем суровее, тем несговорчивей

Чистая душа, душа печальная.